Андре-Марсель Адамек - [Самая большая подводная лодка в мире]
Тон не почувствовал ни ревности, ни отчаяния, лишь нечто вроде болезненной неприязни ко всем женщинам планеты. Один только вид юбки выводил его из себя и внушал ему мысль об убийстве. И прежде не слывший трезвенником, он пьянствовал теперь с утра до вечера. Когда он выпивал, его добрый нрав одерживал верх, а кровавые желания отступали.
Однажды вечером в паводок на Верхней Мёзе, когда он приступил ко второй бутылке, его шаланда задела опору моста и затонула меньше чем за десять минут.
Потерпевшего кораблекрушение выловили в стельку пьяным и совершенно невменяемым, что инспекторы страховой компании и не преминули отметить в своем рапорте.
Оказавшись в долгах по гроб жизни — повреждения моста были весьма значительны, — он нанялся матросом к своим прежним конкурентам. Но денег, остававшихся после вычетов, которые страховая компания «Ллойд» наложила на его заработки, только-только хватало на выпивку, а пил он все больше и больше. Сочувствие хозяев улетучивалось, стоило ему покрыть бранью идущую по причалу женщину или когда он бывал слишком пьян, чтобы закрепить канаты на швартовых тумбах.
Однажды с палубы «Красотки Андрии» он помочился на жену смотрителя шлюза, и это тяжкое оскорбление раз и навсегда положило предел его морской карьере.
Он стал бродягой, ворующим иногда на пропитание и выпивку, сиживал в каталажке, не раз подвергался принудительным и абсолютно бесполезным курсам детоксикации.
В товарном вагоне, который он делил с другими бродягами, он впервые услышал разговор о городе бедняков на берегу моря. Месяц спустя он случайно оказался в Сан-Франсуа-ле-Моле.
В муниципалитете его зарегистрировали без лишних вопросов. Ему назначили регулярную помощь при условии, что каждый первый вторник месяца он будет являться в социальную службу.
Тон мог бы дешево снять одну из тех бесчисленных квартир на грани антисанитарии, которых полно было в городе, но поскольку он был не в состоянии взять на себя домашние хлопоты, неизбежные в его положении холостяка, он выбрал пансион в «Медузе». С этого и началась вторая часть его Голгофы.
Старая рыбацкая таверна «Медуза» была одной из немногих, кому удалось пережить гостиничный кризис Сан-Франсуа-ле-Моля. Для этого пришлось снизить цены и расширить перечень услуг. Здесь можно было в полночь заказать рыбный суп или салат из осьминога, снять комнату на час или на год, пить вволю, не опасаясь, что тебя вышвырнут на улицу. В хорошую погоду бывало много желающих позавтракать на террасе. Клиенты платили мало, но зато были всегда.
Хозяйку этого чудом спасшегося заведения звали Гулеттой. Маленькая пышная брюнетка, она не ведала уныния и умела быть приветливой с каждым. Сюда приходили, когда наваливалась хандра, чтобы услышать ее веселый смех, который оживлял зал. Несмотря на загруженность работой, она находила время выслушать жалобы потенциальных самоубийц, рогоносцев, избиваемых женщин. Она угощала их выпивкой, утешала, иногда давала немного денег. Злые языки говорили, что ей особенно нравилось утешать мужчин, независимо оттого, были ли они девственниками или стариками, и что половина мужского населения Сан-Франсуа-ле-Моля прошла через ее комнату на втором этаже.
Вначале Тон с ней не разговаривал. Он поворачивался к ней спиной во время еды и никогда не пил за столом, предпочитая брать бутылки к себе в мансарду, чем слышать ее смех за стойкой. Она была женщиной, то есть одной из тех, кого он страстно ненавидел, даже ее взгляд он выносил с трудом.
Однажды вечером, столкнувшись с ней на лестнице, он вдруг ощутил сильное волнение от запаха ее тела. Взбешенный тем, что испытал это чувство, он заперся на два дня в своей мансарде, отказываясь от еды, поднос с которой обеспокоенная Гулетта ставила перед его дверью.
Он перепробовал все, чтобы забыть ее аромат, чтобы прогнать картинки, которые так отчетливо рисовало его воображение, но ничто не помогало. Желание текло в нем, словно кровь, перелитая от другого человека. И этот человек вызывал в нем отвращение.
Спустя некоторое время Тон посетил хирурга из медицинского центра. Он изложил ему просьбу, которая крайне озадачила врача, — никогда еще ни один пациент не приходил просить о собственной кастрации.
После краткой беседы Тон был препровожден в психиатрическую службу, где его подвергли обследованию. Отпуская его, врачи объяснили, что для подобной операции нет никаких оснований, и дали совет пройти новый курс детоксикации.
В итоге он вернулся в «Медузу» целым и невредимым, чтобы вновь оказаться во власти тайных и безнадежных мук. Идея собрать чемоданы и отправиться на поиски нового логова, конечно, приходила ему в голову, но он знал, что в черте города не найдет ничего столь же удобного и доступного. Если не считать мучительного присутствия Гулетты, «Медуза» была вполне мирной гаванью. Пособие, выплачиваемое инспектором социальной службы, позволяло ему жить здесь без особых хлопот, пусть иногда он и вынужден был пропускать обеды, чтобы расплатиться за выпивку.
Так он и жил, разрываясь между своим отвращением к Гулетте и неодолимым желанием, которое она ему внушала. Даже сон не давал ему передышки, поскольку хозяйка таверны неотступно преследовала его в сновидениях, всякий раз обнажаясь и приглашая его к откровенным экзерсисам.
Просыпаясь, Тон сдабривал свой кофе успокоительными средствами в надежде смягчить чувственное влечение. Он складывал в пакет бутылки, бинокль, краюху хлеба, несколько оставшихся от ужина кружков колбасы. Боясь столкнуться с Гулеттой, тихонько спускался по лестнице и удирал из «Медузы», как вор.
Такие дни он неизменно проводил возле верфей Пупаракиса. Заткнув уши ватой, чтобы не слышать грохота, он без устали смотрел на большие грузовые суда, расчленяемые газовыми резаками. Когда снимали листовое железо, которое тяжелые подъемные краны переносили по воздуху, обнажался стальной, разъеденный ржавчиной остов, и корпуса кораблей становились похожими на огромные, словно выкопанные из песков, красные скелеты.
Иногда буксиры приводили к причалу старый военный корабль, фрегат или миноносец с уже снятыми пушками. Казалось, эти покинутые экипажем суда пытались сбежать со скотобойни и отчаянно тянули за канаты, чтобы вырваться в открытое море.
Здесь же разрезали стальные баржи большого тоннажа, прибуксированные вдоль побережья с какого-нибудь канала. Часто это бывали рудовозы, корабли без души, без собственной истории, на которых никогда не ночуют. Наблюдать, как их разрезают на куски, доставляло Тону особое удовольствие.
Когда шел дождь, он укрывался в заброшенном пакгаузе, высившемся в центре пустыря. Находясь в метрах пятистах от верфей, он мог следить за происходящим только в бинокль, но зато получал возможность вынуть наконец из ушей ватные шарики.
В тот день после полудня непрерывно лил дождь. Тон коротал время в пакгаузе. Он опустошил три бутылки и заснул, положив голову на пакет. К счастью, Гулетте не удалось пробраться в его сны. На сей раз он видел свою последнюю шаланду «Свет Севера» и ялик из старого можжевельника, который он водил по каналам Голландии.
Какие-то крики прервали его безмятежное плавание, — крики женщины, доносящиеся издалека. Он приблизился к своему наблюдательному пункту, но на всем пространстве пустыря никакого движения не заметил. Рабочие уже покинули верфи: подъемные краны стояли неподвижно, не видно было и снопов искр от газовых резаков.
После минутной тишины крики возобновились, на сей раз громче. Звук, похоже, доносился с задворков пакгауза, скрытых от Тона глухой, без отверстий, стеной. Тон вышел, обогнул строение и осторожно выглянул из-за угла, стараясь держаться в тени.
Он узнал белый «ягуар» Пупаракиса, стоявший с распахнутой дверцей. В нескольких метрах от него девушка как будто вытирала платком глаза. Пупаракис говорил с ней тихо и вкрадчиво, девушка делала вид, что направляется к «ягуару», а затем вдруг с криками кидалась прочь. Тогда грек ловил ее, уговаривал, гладил ее руки, волосы, и все повторялось сначала.
Эта девушка, кажется, сама не знала, чего хочет, и на месте Пупаракиса Тон уже отвесил бы ей пару оплеух. Но грек выказывал мягкость, плохо вяжущуюся с закрепившейся за ним репутацией человека грубого и жестокого. Его терпеливость была вознаграждена: девушка бросилась в его объятия, и они вернулись к «ягуару», прижимаясь друг к другу.
Тон наперед знал все, что будет происходить дальше, и потому предпочел ретироваться. Он сложил вещи, взял бинокль и нетвердым шагом двинулся в сторону «Медузы».
[2]
Пиу возвратилась из столицы разбитая. Агентство опять сделало целую серию фотографий, пообещав пригласить ее в ближайшее время на новый кастинг. Но перед тем как вернуть портфолио, директор дал понять, что у нее недостаточно рельефно проступают ключицы и что ей следовало бы еще немного похудеть.
